Не прошло и часу, как Рамон поднялся.

— Я работаю сегодня вечером, — объяснил он.

Улыбнувшись, Кэти вышла и вернулась с фотоаппаратом.

— Остался еще кадр. Встань здесь, я сфотографирую тебя и отдам тебе обе пленки.

— Нет! Оставь его. Я сфотографирую тебя завтра на пикнике.

«Значит, новое свидание?» Кэти решила согласиться. Впервые за долгое время она чувствовала себя такой веселой и юной…

— Нет. Я не могу, правда. Но спасибо.

Несомненно, Рамон был очень привлекательным. Но его мужское обаяние все еще больше пугало ее, чем привлекало. Ну и, наконец, они все-таки принадлежат к разным кругам.

— Почему ты отводишь глаза, как будто хотела бы никогда не видеть меня? — внезапно спросил он. Она быстро взглянула на него:

— Я… ты ошибаешься.

— Нет, — упрямо возразил он, — я не ошибаюсь. Кэти решила солгать, но передумала под испытующим взглядом черных глаз:

— Ты напоминаешь мне одного человека, который уже умер. Он был высокий, темноволосый и очень похож на тебя.

— Его смерть причинила тебе сильное горе?

— Его смерть принесла мне огромное облегчение! — воскликнула Кэти. — Было время, когда я мечтала прикончить его своими руками!

Он усмехнулся:

— Какое темное и зловещее прошлое у такого юного и такого очаровательного существа.

Кэти подарила ему беспечную улыбку. Ее все любили за жизнерадостный характер, а воспоминаниями, которые причиняли ей боль, она не делилась ни с кем.

— Я полагаю, что лучше темное и зловещее, чем скучное.

— Зато в гостиничном баре ты сама выглядела изрядно скучающей, — усмехнулся Рамон. Уже придерживая рукой дверь, он добавил:

— Позвоню тебе в полдень. Угощение беру на себя. Тебе придется приготовить только лекцию о моей невоспитанности.

— Что?..

— Ну, я ведь не спрашиваю твоего согласия, хочешь ли ты ехать со мной.

Вечером Кэти рано вернулась домой. Шумная вечеринка у друзей отчего-то показалась ей скучной. Кэти вспомнила слова Рамона, сказанные на прощание, и задумалась над ними: была ли скука причиной этого странного нетерпения, этой неуловимой и необъяснимой досады, которая с каждым днем росла в ней в течение последних месяцев? Нет, решила она наконец, ее жизнь можно назвать какой угодно, но только не скучной — временами она была даже слишком полна событий. Свернувшись калачиком на софе в гостиной, Кэти рассеянно провела длинным ухоженным ногтем по обложке книги, лежащей у нее на коленях. Ее голубые глаза затуманились. Что происходит с ней в последнее время? Этот вопрос она все чаще задавала себе, с разочарованием понимая, что ответ ускользает. Что же она упустила в своей жизни? Знать бы, тогда можно было попытаться это исправить.

— Ничто не прошло мимо меня, — твердо сказала себе Кэти. И все же, все же…

Раздраженная неопределенностью, она мысленно перебрала все доводы, чтобы чувствовать себя счастливой: в двадцать три года у нее диплом об окончании университета, прекрасная высокооплачиваемая работа. Да и без работы денег отца для жизни более чем хватает. К тому же у нее роскошная квартира, стенные шкафы набиты одеждой. Она привлекает внимание мужчин, у нее хорошие друзья, в пестрой светской жизни она участвует ровно настолько, чтобы это было развлечением, а не обузой. Чего же ей не хватает для счастья?

«Мужчины», — сказала бы Карен. Это она всегда говорила в подобных случаях.

Легкая улыбка коснулась губ Кэти. «Мужчина» определенно не был решением ее проблем. Она одернула себя: нет никаких причин чувствовать себя несчастной! Во всем мире женщины страстно желают сделать карьеру, сражаются за свою свободу и самостоятельность, мечтают о финансовой независимости. А она, Кэти Конелли, достигла всего этого уже в двадцать три года.

— У меня есть все, — сказала Кэти непреклонно, открывая книгу. Строчки расплывались у нее перед глазами, а внутренний голос продолжал нашептывать: «Этого мало, слишком мало. В твоей жизни чего-то недостает».

Глава 4

Для пикника они выбрали Форест-парк. Прямо под громадными дубами Рамон расстелил одеяло, которое принесла Кэти. Раскидистые ветви качались над ними, а они с аппетитом ели копченую говядину, ветчину и французские булочки с хрустящей, поджаристой корочкой. Пока они весело болтали, Кэти рассеянно ощущала на себе его оценивающий взгляд — он скользил по лицу, по светлым волосам с рыжеватым отливом, спадающим на плечи; она чувствовала его даже тогда, когда отворачивалась, чтобы достать что-нибудь из корзинки. Но ей было так хорошо, что она не придавала этому никакого значения.

— Мне кажется, что в Америке на пикниках обычно бывают жареные цыплята, — сказал Рамон, когда в беседе возникла пауза. — Но, увы, я не умею готовить. Для следующего пикника я куплю, а ты приготовишь цыпленка.

Кэти потягивала кьянти из бумажного стаканчика.

— Ну, ты настоящий мужчина! — рассмеялась она. — Почему ты решил, что я умею готовить?

— Конечно же, потому, что ты женщина.

— Ты это серьезно?

— Серьезно считаю тебя женщиной? Или серьезно думаю, что ты умеешь готовить? Кэти уловила чувственную хрипоту, придающую его голосу глубину.

— Серьезно, что стряпня — женское дело? — натянуто спросила она.

Он усмехнулся, заметив ее неловкость.

— Я не сказал, что только женское, просто все женщины должны уметь готовить. Мужчина обязан работать, чтобы можно было купить пищу, а женщина должна уметь приготовить ее. Таков вечный закон.

Кэти недоверчиво уставилась на него, почти убежденная, что он нарочно поддразнивает ее.

— Может быть, для тебя будет странно услышать, но далеко не все женщины родились, сгорая от желания резать лук и тереть сыр.

Рамон подавил смех, затем ловко сменил тему:

— Где ты работаешь?

— В одной большой фирме, менеджером по кадрам. Я интервьюирую людей перед приемом их на работу.

— Тебе нравится твоя работа?

— Очень, — ответила она, доставая из корзинки огромное красное яблоко. Подтянув ноги в хлопчатобумажных брюках к груди, она обхватила их руками и надкусила яблоко. — Очень вкусно!

— Просто невероятно.

Кэти посмотрела на него с изумлением:

— Невероятно, что мне нравится яблоко?

— Невероятно, что тебе нравится твоя работа. Будет обидно бросить ее, когда ты выйдешь замуж.

— Бросить, когда я… — Кэти от смеха была не в состоянии вымолвить ни слова, а только покачивала головой. — Рамон, как тебе повезло, что ты не американец. Ты даже не представляешь, что могут состряпать для тебя американские женщины.

— Я — американец, — заметил он, игнорируя предостережение Кэти.

— Мне кажется, ты назвался пуэрториканцем.

— Я сказал, что родился в Пуэрто-Рико. На самом деле я испанец.

— Ты только что сказал, что ты и американец и пуэрториканец.

— Кэти, — он впервые обратился к ней по имени, и это вызвало в ней прилив неизъяснимого трепета, — Пуэрто-Рико — свободно присоединившееся к США государство. Любой, кто родился в нем, автоматически становится гражданином Америки. Однако мои предки — испанцы, а не пуэрториканцы, так что я — американец испанского происхождения, рожденный в Пуэрто-Рико. Так же, как ты, — он не спеша оглядел ее белую кожу, голубые глаза и рыжеватые волосы, — американка ирландского происхождения.

Кэти была слегка задета нотками превосходства в его голосе, когда он прочел ей эту лекцию.

— Надо же, какой испано-пуэрто-риканский американец и еще к тому же настоящее ископаемое. Тебе бы жить во времена, когда на суфражисток рисовали карикатуры.

— Почему ты говоришь со мной таким тоном? Только лишь потому, что я считаю, что когда женщина выходит замуж, она обязана заботиться о своем муже?

Кэти высокомерно взглянула на него:

— Не имеет никакого значения, что ты считаешь. У большинства женщин есть свои интересы и заботы вне дома, впрочем, как и у мужчин. Нам нравится делать карьеру, мы ее делаем и гордимся ею.