Она прихлебывала кофе, наблюдая за Кэти, которая подготавливалась к встрече с падре Грегорио.

— Как ты думаешь, я выгляжу достаточно скромно? — спросила Кэти, расправляя золотой пояс на талии оранжево-белого платья.

— Ты выглядишь великолепно, — улыбнулась Габриэла. — Как всегда великолепно!

Кэти округлила глаза, смеясь приняла комплимент и, покидая дом, обещала Габриэле вернуться сразу же после встречи с падре Грегорио.

Пятнадцать минут спустя ей уже было не до смеха. Она была пригвождена к стулу, краснея под пронзительным, испытующим взглядом падре Грегорио.

— Я спросил, — угрожающе повторил тот, — знает ли Рамон, что вы используете свои деньги и кредитные карточки для уплаты за мебель в доме?

— Нет, — полная тревоги, ответила Кэти. — Но как вы об этом узнали?

— Мы перейдем к этому через минуту, — сказал он низким яростным голосом. — Прежде всего я хочу понять, осознаете ли вы, что Рамон вернулся в эту деревню после отсутствия в течение нескольких лет? Что он уехал отсюда много лет назад, чтобы найти что-нибудь получше?

— Да, чтобы работать в фирме, которая прогорела. Ее признание заставило падре Грегорио взглянуть на нее еще более гневно.

— Тогда вы понимаете, что Рамон вернулся, чтобы все начать сначала, с нуля?

Кэти кивнула, чувствуя, что вот-вот должен упасть топор палача, но не была уверена, с какой стороны это произойдет.

— Вы имеете хотя бы какое-нибудь представление, senorita, о том, сколько человек должен иметь силы и мужества, чтобы вернуться на родину не победителем, а проигравшим? Вы осознаете, что происходило с этим гордым человеком, когда он думал о том, что ему предстоит встретиться с теми, кто верил, что он оставил их, чтобы добиться успеха, а теперь поймут, что он оказался неудачником?

— Не думаю, что Рамон чувствует себя потерпевшим поражение или опозоренным, — запротестовала Кэти. Падре Грегорио ударил кулаком по столу:

— Да, он не был опозоренным, но станет таким благодаря вам! Теперь благодаря вам каждый в этой деревне скажет, что его богатая novia из Соединенных Штатов платила даже за полотенца, чтобы он смог вытереть руки!

— Никто не знает, что я платила за половину всего! — взорвалась Кэти. — За исключением вас и… никого, — быстро исправилась она, выгораживая Габриэлу.

— Никто, кроме вас и меня, — жестоко передразнил он. — И Габриэлы Аварес, конечно. И половины деревни, которая в эту минуту сплетничает об этом с другой! Я ясно выразился?

Кэти несчастно кивнула.

— Габриэла, очевидно, скрыла это от Эдуарде, иначе бы он сам рассказал Рамону. Вы заставляете ее ради своих целей обманывать собственного мужа!

Кэти, охваченная ужасом, смотрела, как он пытается овладеть собой.

— Сеньорита Конелли, была ли у вас хотя бы какая-нибудь надежда, что Рамон не будет возражать против того, что вы делаете?

Больше всего на свете Кэти хотела ухватиться за это оправдание, но гордость помешала ей.

— Нет, я говорила Рамону, что хочу оплатить часть стоимости вещей, но он… ему не понравилась эта идея. — Она увидела, как сузились глаза священника. — Ну, хорошо, он был непреклонен, он был против этого.

— Итак, — холодно произнес он, — Рамон сказал вам, чтобы вы этого не делали, но тем не менее вы это сделали, только хитро, не так ли? Вы не повиновались ему.

Кэти вышла из себя:

— Не применяйте ко мне слова «повиноваться», падре. Я не дрессированная собака. И я хотела бы вам напомнить, что использовала свои деньги для Рамона. И это вызвано, как мне кажется, желанием сотворить благо для него. А это вряд ли можно назвать преступлением!

— Благотворительность! — в ярости закричал он. — Это Рамон для вас объект для благотворительности?

— Нет! Конечно, нет! — Глаза Кэти стали огромными от подлинного ужаса.

— Вы расходуете вдвое больше того, что он может себе позволить. Неужели вы настолько избалованы, что вам необходимо иметь все, что вы хотите, тотчас же, в эту минуту?

Кэти подумала, что по сравнению с этим разговором испанская инквизиция была, должно быть, просто перебранкой. Она не могла избежать вопроса, но, конечно же, не могла объяснить, что платила за половину всего, что покупала, чтобы не быть обязанной стать женой Рамона.

— Я жду ответа.

— И я хотела бы вам, его дать, — несчастно сказала она. — Только не могу. Я делала это совсем по другим причинам, не по тем, которые вы предполагаете. Это слишком тяжело объяснить.

— И так же тяжело понять. По правде говоря, senorita, я совсем не понимаю вас. Габриэла — ваша подруга, но вы без колебания вовлекли ее в ваше предательство. Вы живете под крышей Эдуарде, но тем не менее вы не испытываете угрызений совести, платя ему за гостеприимство тем, что заставляете его жену обманывать мужа. Вы хотите стать женой Рамона, но тем не менее вы не повинуетесь ему, обманываете и позорите его. Как вы можете так поступать с теми, кого вы любите?

Кровь отхлынула от щек Кэти, и падре Грегорио, заметив выражение ее лица, покачал головой в бессилии. Когда он заговорил опять, его голос звучал напряженно, но стал мягче:

— Senorita, несмотря ни на что, я не могу поверить, что вы настолько эгоистичны или бессердечны. У вас должна быть какая-то причина, чтобы делать то, что вы делаете. Прошу вас, объясните мне так, чтобы я смог понять.

Кэти, безмолвная от горя, смогла только лишь взглянуть на него.

— Скажите мне! — почти попросил он. — Скажите мне, что вы любите Рамона, что вы не осознавали, что по деревне могут пойти слухи, и я поверю этому. И даже помогу вам объяснить это Рамону. Просто скажите это, и мы закончим приготовления к вашей свадьбе прямо сейчас.

У Кэти болезненно сжалось все внутри, но ее бледное лицо было спокойным.

— Я не обязана давать вам какие-либо объяснения, падре. И тем более я не собираюсь обсуждать с вами свои чувства к Рамону.

Его густые брови сошлись на переносице, и падре грозно уставился на нее. Откинувшись на стуле, он долго смотрел на Кэти:

— Вы не будете говорить о своих чувствах к Рамону, потому что у вас нет к нему никаких чувств… Не так ли?

— Я этого не говорила! — не согласилась Кэти, но судорожное движение ее рук на коленях выдало ее внутреннее беспокойство.

— Вы можете сказать, что любите его? Кэти чувствовала, что ее разрывает на части сильными эмоциями, которые она не могла ни понять, ни контролировать. Она попыталась выговорить слова, которых от нее ждали… На не могла. Все, что Кэти могла, — это смотреть на грозного священника в холодном молчании.

У падре Грегорио поникли плечи. Когда он заговорил, ужасное отчаяние в его голосе заставило Кэти почувствовать, что она вот-вот разрыдается.

— Понятно, — тихо сказал он. — Если вы испытываете такие чувства, какой же женой вы сможете стать для Рамона?

— Хорошей! — с вызовом прошептала Кэти. Казалось, что ее ответ оглушил его. Он взглянул на Кэти снова, как будто действительно пытался ее понять. Его взгляд коснулся ее бледного лица, исследовал голубые глаза и обнаружил на самой глубине что-то, из-за чего его голос стал неожиданно нежным.

— Хорошо, — мягко произнес он. — Я принимаю это. Это удивительное сообщение произвело такой же удивительный эффект на Кэти, которая внезапно начала дрожать с головы до пят от необъяснимого сочетания освобождения и тревоги.

— Если вы мне скажете, что готовы выполнить свои обязанности в качестве жены Рамона, я поверю вам. Вы готовы ставить его потребности выше своих собственных, почитать и уважать его…

— Власть? — немногословно подсказала Кэти. — Не забудьте еще «слушаться его», — мятежно добавила она, поднявшись. — Не это ли вы собирались спросить?

Падре Грегорио также встал.

— Предположим, собирался, — сказал он с хладнокровной учтивостью. — Что бы вы ответили?

— То же, что любая женщина с головой и твердым характером! Я не буду, не буду обещать повиноваться никакому мужчине. Животные и дети повинуются, но не женщины!

— Вы закончили, senorita? Кэти сглотнула и резко кивнула.