Кэти платила за простыни и покрывала, которые только что приобрела, а Габриэла деликатно отступила назад. Кэти попросила двойные счета, каждый на половину стоимости, а затем, как всегда, заплатила, взяв равное количество из денег Рамона и своих.

— Как ты думаешь, Рамону понравятся те цвета, которые я выбрала для спальни? — радостно спросила Кэти, когда они сели в машину.

— Конечно, — сказала Габриэла, повернувшись на сиденье, чтобы с улыбкой посмотреть на Кэти. Ее густые темные волосы по-настоящему живописно растрепались, а глаза сияли. — Но все, что ты купила, больше подойдет ему, чем тебе. На твоем месте я бы взяла то одеяло с оборочками.

Кэти, которая сидела за рулем, взглянула в зеркало заднего вида, прежде чем влиться в медленное движение, а затем с сомнением посмотрела на Габриэлу:

— Не могу себе представить Рамона, спящего под одеялом с цветочками.

— Эдуарде в недостатке мужественности тоже не упрекнешь, но не думаю, что он стал бы возражать против вещи, которую выбрала я.

Кэти со вздохом кивнула. Эдуарде уступил бы желаниям Габриэлы с той особенной покорной улыбкой очень сильного человека, с которой он часто любовался женой. За последние четыре дня Кэти изменила свое мнение об Эдуарде. Он не смотрел на мир суровыми, недоброжелательными глазами. Так он смотрел только на Кэти. Он был всегда с ней неизменно учтив, но не более.

Это не было бы страшно для Кэти, будь он мелок или туп, но дело было в том, что Эдуарде производил сильное и хорошее впечатление. Поэтому было обидно.

Эдуарде обладал истинно испанской красотой. Ему было тридцать пять лет, он был на три дюйма ниже Рамона и излучал уверенность и мужское превосходство, которое то раздражало, то интриговало Кэти. Рамон, с его изысканными манерами, всегда улыбался другу, но, когда мужчины были вместе, между ними возникало легкое соперничество.

— Может быть, я чем-то оскорбила Эдуарде? — спросила вслух Кэти, надеясь, что Габриэла не согласится с тем, что в его отношении к ней было что-то необычное.

— Не обращай на него внимания, — ответила Габриэла с поразительной прямотой. — Эдуарде не доверяет американским девушкам, особенно таким богатым, как ты. Ко всему прочему, он считает их избалованными и безответственными Кэти предположила, что под «прочим» подразумевается неразборчивость в связях.

— Почему он решил, что я богата? — осторожно поинтересовалась она.

Габриэла с извиняющейся улыбкой посмотрела на нее:

— Из-за твоего багажа. Видишь ли, Эдуарде работал в гостинице первого класса в Сан-Хуане, когда ходил в школу. Он говорит, что твой багаж стоит дороже, чем вся обстановка в нашей гостиной. — Прежде чем Кэти успела прийти в себя, Габриэла продолжила:

— Эдуарде по многим причинам очень любит Рамона, и он боится, что ты не сможешь быть женой испанского фермера. Он думает, что так как ты — богатая американская женщина, тебе не хватит мужества, чтобы остаться, что ты уедешь, как только обнаружишь, что твоя жизнь здесь будет иногда очень тяжелой. А когда окажется, что урожай слишком низкий или цены слишком высоки, ты сразу же выложишь перед Рамоном свои деньги.

Кэти слегка покраснела, и Габриэла глубокомысленно кивнула.

— Вот почему Эдуарде не должен обнаружить, что ты не подчинилась Рамону. Он решит, что ты делаешь это потому, что Рамон не может купить все то, что тебе необходимо. Когда-нибудь, если захочешь, ты мне все объяснишь, но сейчас Эдуарде ни в коем случае не должен узнать об этом. Он сразу же расскажет обо всем Рамону.

— Никто ничего не обнаружит, если только ты им не расскажешь, — успокоила ее с улыбкой Кэти.

— Ты же знаешь, что я не расскажу, — взглянула на солнце Габриэла. — Ты не хочешь зайти на аукцион, в тот дом в Маягуэсе? Мы совсем близко от него.

Кэти с готовностью согласилась и три часа спустя была горда своими покупками: обеденным сервизом, диваном и двумя креслами. Этим домом раньше владел богатый холостяк, который, очевидно, высоко ценил изящество и комфорт. Кресла были с высокой спинкой, обитые кремовой с рыжеватыми прожилками стеганой тканью. Диван — с широкими овальными подлокотниками и мягкими подушками. Расплатившись и договорившись о доставке мебели, Кэти сказала:

— Рамону понравится.

— Кэти, а тебе они нравятся? — озабоченно спросила Габриэла. — Ты тоже собираешься жить здесь. Но ты не купила ни одной вещи, которая понравилась бы тебе.

— Конечно, нравятся.

Без десяти четыре Габриэла остановила машину перед маленьким домом падре Грегорио. Он располагался на восточной стороне деревенской площади, прямо напротив церкви.

Кэти взяла сумочку с сиденья, нервно улыбнулась Габриэле и выскользнула из машины.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я подождала тебя? — спросила ее Габриэла.

— Конечно, — сказала Кэти. — Отсюда недалеко до вашего дома, я вернусь пешком. У меня будет еще уйма времени переодеться и проведать Рамона.

Кэти неохотно поднялась к двери. Она задержалась, чтобы разгладить юбку. Она была одета в спортивного покроя платье пастельно-зеленого цвета. Затем провела дрожащей рукой по золотистым волосам, которые собрала в мягкий узел. Она надеялась, что выглядит очень строго и вместе с тем красиво, но чувствовала себя нервозно.

Пожилая экономка открыла дверь и пригласила войти в дом. Следуя за ней в темный холл, Кэти ощущала себя осужденной, поднимающейся на гильотину. А чего она, собственно, психует? Подумаешь, деревенский диктатор!

Падре Грегорио встал при ее появлении. Он был худее и ниже ростом, чем ей показалось вчера вечером. Как ни абсурдно, но это ее утешило, хотя было понятно, что они не собираются вступать в кулачный бой. Священник указал на кресло напротив себя и сел сам.

Какое-то время они разглядывали друг друга с вежливой осторожностью, затем он предложил:

— Может быть, вы хотите кофе?

— Спасибо, нет, — ответила Кэти с твердой учтивостью. — У меня мало свободного времени.

Что не нужно было этого говорить, Кэти поняла, когда его густые брови сошлись на переносице.

— Не сомневаюсь, что вам необходимо переделать много дел, — кратко заметил священник.

— Не для себя, — торопливо объяснила Кэти, чтобы достичь перемирия, — для Рамона.

К ее безмерному облегчению, падре Грегорио принял ее предложение о перемирии. Его твердые губы расслабились в каком-то подобии улыбки, когда он кивнул своей седой головой:

— Рамон торопится все завершить. Он, должно быть, очень загружает вас.

Открыв стол, он достал какие-то бланки и взял ручку.

— Давайте начнем с формальностей. Ваше полное имя и возраст, пожалуйста. Кэти назвала.

— Семейное положение? — Прежде чем Кэти успела ответить, он взглянул на нее и печально произнес; — Рамон упоминал, что ваш первый муж умер. Как трагично было для вас оказаться вдовой в расцвете вашего брака.

Кэти никогда не лицемерила. Вежливо, но твердо она сказала:

— Я оказалась «вдовой»в расцвете нашего развода, и если была какая-нибудь трагедия, так это та, что мы вообще были женаты.

Стало заметно, как под очками сузились его голубые глаза.

— Прошу прощения?

— Я развелась с ним де того, как он умер.

— По какой причине?

— Несовместимость характеров.

— Я не спрашиваю вас о формальном основании. Я спросил о причине.

Кэти вспыхнула от возмущения. Она медленно и тихо перевела дыхание:

— Я развелась с ним, потому что презирала его.

— За что?

— Я предпочла бы не обсуждать это.

— Понятно, — сказал падре Грегорио. Он отложил бумаги в сторону, положил ручку, и Кэти почувствовала, что хрупкое перемирие начало разрушаться. — В таком случае, может быть, вы не будете против того, чтобы поговорить о вас и о Рамоне. Как давно вы знакомы?

— Всего две недели.

— Очень необычный ответ, — заметил он. — Где вы познакомились?

— В Штатах.

— Сеньорита Конелли, — сказал он холодным тоном, — вы не сочтете за вторжение в вашу личную жизнь, если я попрошу вас быть немного более конкретной?